С молитвой о Си
На праздничный намаз в главную мечеть Урумчи, которую здесь называют «татарской», верующие подтягиваются под звуки революционного марша. Здесь он вместо традиционного у мусульман азана. Издалека всё даже можно принять за партсобрание: белые рубашки, отутюженные брюки со стрелочками, государственный флаг, что с первыми аккордами гимна разворачивают такими же отточенными движениями будто это почетный караул на площади Тяньаньмэнь. «Вот теперь можно и к утренней молитве приступать», — поясняет нам Белки Якуп. Похожего на Старика Хоттабыча пожилого уйгура тут все почтительно называют «аксакалом». Строитель по профессии, он участвовал в реконструкции этой старинной мечети, а сейчас любит рассказывать, как однажды сюда приезжал сам председатель КНР.
Фотографии Си Цзиньпина в татарской мечети и сейчас на самом видном месте. Как и строки из священного корана. Местные мусульмане давно не видят никаких противоречий между идеями компартии и религией. Хотя, если послушать западных правозащитников, китайские власти чуть ли не сравняли мечети с землей бульдозерами. «Чушь!», — восклицает аксакал Якуп и отправляет всех сомневающихся в древний Кашгар на юге Синьцзяна, где мусульман-уйгуров больше половины местного населения, а мечеть Ид-Ках (с уйгурского переводится как «праздничная») — самая большая во всём Китае.
Вообще-то Ид-Ках вмещает до 20 тыс. человек. Но сейчас здесь собирается от силы несколько сотен верующих. Всё потому, заявляют западные правозащитники, что китайские власти запрещают. Но у имам-хатыба мечети Абасса Мухаммада другое объяснение.
«Сейчас ни у кого нет времени, все работают, — рассказывает имам, — но молиться ведь можно и дома. Главное, чтоб верили, а верить никто не запрещает».
Двери Ид-Ках всегда открыты. Туристы из Пекина и Циндао, развалившись на мягких коврах, делают селфи на фоне резных узоров. Но так, конечно, далеко не везде. И чаще на воротах тяжелые замки. Здесь это объясняют китайской спецификой: мусульмане в КНР молятся строго по расписанию и сразу уходят. Но западные правозащитные центры раз за разом штампуют обвинительные отчеты. Про снос мечетей, запрет на религиозные обряды и даже бороды. Их уйгурские мусульмане и правда почти не носят. Но вот и коран на полках в домах, и уж тем более — в исламском институте, где заключения так называемых «правозащитников» перечеркиваются напрочь: мало того, что ислам не запрещен, так ему еще и обучают. Причем на трех языках — арабском, китайском и уйгурском… А ректор Исламского института Абудулрекип Томурнияз перед пятничной молитвой личным примером показывает студентам как правильно совершать «тахарат» — омовение перед намазом, попутно отвечая американцам. «Антикитайские силы в США и других западных странах распространяют ложь о том, что Синьцзян ограничил свободу религиозных убеждений. — возмущается шейх Абудулрекип. — Их цель подорвать гармонию и стабильность в Синьцзяне и помешать развитию Китая».
На столе у шейха Абдудрекипа — коран и книги председателя Си, в том числе — о защите прав человека в Китае. В руках — красный блокнот с серпом и молотом на обложке (эмблема китайской компартии). В него ректор Исламского института записывает самое важное.
«Никто не может ограничивать человека в его праве на вероисповедание», — цитирует Абудулрекип Томурнияз слова Си Цзиньпина. — Так что если кто-то из чиновников вдруг скажет, что нельзя молиться, то вот, пожалуйста, сам председатель Си нас поддерживает».
Китайская пощёчина
На западе к этим аргументам прислушиваться не хотят. Из Вашингтона только и льется про «угнетение» уйгуров. Якобы с 2014 года в Синьцзяне арестовали более тысячи религиозных деятелей, половину из которых отправили по тюрьмам, половину — в так называемые «лагеря по перевоспитанию». Их Запад сравнивает с концлагерями и даже снабжает свои «отчеты» спутниковыми снимками. Но вот незадача: китайские власти соотнесли эти «снимки» с реальными точками на картах, а что из этого вышло — и рассказали, и показали.
По словам представителя правительства Синьцзяна Элиджана Анайята, «90 процентов фигурировавших в отчетах адресов — это обычные школы, больницы, общественные учреждения, что еще раз говорит о том, что авторы этого проекта ради фабрикации лжи готовы перешагнуть любые моральные нормы».
Чтобы доказать это, местные чиновники даже привезли на некоторые точки иностранных журналистов. Естественно, ни о каких «лагерях» и даже «центрах перевоспитания» не было и речи. На школьном стадионе старшеклассники играли в футбол, и девочки тоже. Внутри — занятия по школьной программе. В одном из классов ребята конструировали роботов, в соседнем на уроке каллиграфии выводили поочередно то иероглифами, то уйгурской вязью — «Китай и Синьцзян наша родина».
Примерно то же самое наверняка увидела и верховный комиссар ООН по правам человека Мишель Бачелет. Ее визит в Синьцзян согласовывался долго, и в конце мая наконец случился. 6 дней в Китае, два из которых пришлись именно на Синьцзян-уйгурский автономный район. Естественно, никаких действующих лагерей принудительного содержания в Синьцзяне Бачелет не нашла. А правительство КНР, естественно, заверило верховного комиссара ООН, что «система центров профессионального образования и подготовки была демонтирована».
В итоге, как заявил замглавы МИД КНР Ма Чжаосюй, «визит принес конкретные положительные результаты», позволив «укрепить понимание того пути, который Китай проделывает в области развития прав человека». Ну а китайская официальная пресса, не скупясь на эпитеты, немедленно прошлась по Вашингтону, подметив, что поездка Мишель Бачелет «опровергла безудержную дезинформацию о регионе Синьцзян, а также стала пощёчиной США и некоторым западным странам, их СМИ и антикитайским силам».
Липа от Зенца
Понятно, что запад вообще и США в частности ждали от чиновницы ООН совсем других заявлений. И уж точно — не тех, что оправдывали Пекин. Ведь не случайно в день приезда Бачелет в Китай западная пресса запестрела заголовками про якобы «взломанное досье синьцзянской полиции» со снимками якобы истязаний уйгуров. Потом, правда, оказалось, что все это откровенный фейк, ведь в материковом Китае уже лет 50 как не используют те иероглифы, которые проскальзывали на фотографиях. Да и в остальном — «липы» оказалось достаточно. Ну, а когда всплыло имя автора вброса — все встало на свои места. Адриан Зенц. Тот самый, что работает в американском «Мемориальном фонде жертв коммунизма», который когда-то и запустил первым фальшивку про «концлагеря», где якобы сидят до миллиона уйгуров.
С Адрианом Зенцем, что каждый раз выскакивает в уйгурском вопросе как черт из табакерки, в этой истории много связано. Это ведь он, работая за деньги американского Госдепарамента, обвинял Пекин то в принудительной стерилизации женщин в Синьцзяне, то в насильственном труде уйгуров на хлопковых полях. Набор громких тезисов подогревался США и союзниками всеми силами, лишь бы навесить на КНР ярлык нарушителя прав человека, устроившего настоящий геноцид уйгуров. А значит — санкции, санкции, санкции… На них, впрочем, Пекин отвечает зеркально.
Ударить школой по экстремизму
Обвинения в нарушении прав человека в Пекине не принимают. И отправляют всех приехавших в Синьцзян — для начала — в музей террора, обязательный пункт в программе любой делегации, особенно иностранной. Тут и образцы изъятого у экстремистов оружия со взрывными устройствами, и снимки последствий терактов без ретуши — от таких уже в холодный пот бросает. И это во многом объясняет особый режим безопасности, который, — как рассказывает экскурсовод музея Чжан Нин — власти и ввели для борьбы с экстремизмом и сепаратизмом регионе. В Пекине все время напоминают про 2014 год, когда экстремисты въехали на автомобилях в толпу, а потом еще и бросили в нее взрывные устройства, в результате чего 39 человек погибло, около ста получили ранения. Центральные власти тогда возложили ответственность на уйгурских сепаратистов, многие из которых и не скрывали: боевой опыт получили в лагерях ИГИЛ, и цель их — создать восточно-туркестанский халифат.
В Синьцзяне взяли на карандаш каждого. А параллельно вывели формулу: если повысить доходы местного населения и обеспечить его работой, никто не возьмется за оружие. Так и возникла сеть учебных центров, где с характерным китайским усердием и дисциплиной — учили всех слушателей рабочим специальностям и любви к родине и компартии. Но запад и это расценил как угрозу «китаизации» национальных меньшинств. И тут же бросился «защищать». Кого и от чего — сами местные жители так и не поняли. На текстильной фабрике в пригороде Кашгара сотрудницы за швейными машинками искренне недоумевают: что плохого в том, что теперь они зарабатывать стали больше? И почему в США вдруг считают, что работать их здесь заставляют? И как можно говорить про «рабский труд», если больше половины производственного процесса в Синьцзяне — хоть в швейном цеху, хоть на хлопковом поле - автоматизировано?
Национальная безопасность
Рассказывая всё это, секретарь парткома в городе Хотан — Ли Голян, якобы невзначай берет в руки уйгурский бубен, потом дутар — это такая длинная угуйрская домра, а после и вовсе пускается в пляс под национальные напевы. Всё, чтобы лишний раз подчеркнуть иностранным журналистам: те, кого обвиняют в «китаизации» местного мусульманского населения — сами несут в массы уйгурскую культуру. За ней в Синьцзян и едут тысячи туристов из самых разных китайских провинций. И конечно — атмосферой среднеазиатского базара, которой здесь пропитано, кажется, всё. И которой бы точно не было, не вернись на улицы местных городов спокойствие, что стало возможным как раз после того, как в Синьцзяне серьезно взялись за вопросы безопасности. Не это ли тоже — защита прав человека? Глава МИД КНР Ван И вот, например, однозначно заявлял: «для Коммунистической партии Китая права человека, прежде всего, сосредоточены в сфере экономического развития страны и обеспечения безопасности граждан». И вообще: права человека – это не монополия небольшого числа стран, и, тем более, они не должны использоваться как инструмент давления на другие государства и вмешательства в их внутренние дела. Так что в соблюдении прав человека Китай, как он сам утверждает, придерживается всех международных норм. И точно больше, чем Соединенные Штаты. Чьи обвинители до Синьцзяна и живущих здесь мусульман-уйгуров так до сих пор и не добрались. Иначе бы увидели огромные плакаты над входом в мечеть — «любить парию, любить страну». В Китае это, впрочем, делают без напоминаний, сливаясь одновременно в молитве, коммунистическом духе и национальных мотивах.
Александр Балицкий, Пекин-Урумчи-Кашгар
