"Если человек не дурак, он будет умные песни сочинять. Как ни старайся, все равно очень глупого уже не получится, хотя хочется, конечно, глупого. Как сказал товарищ Пушкин: "Поэзия должна быть, прости господи, глуповата", – написал он в письме к Вяземскому, как известно".
Фрагменты из интервью:
"В Москве и в Питере, в Казани и в Уфе…"
"Был такой момент, когда мы слушали раннего Шевчука, еще на кассетах, и там: "Что это за город, там, на горе?... Это Эфэ!", вот это было смешно, интересно и зацепило сразу. И появилось очень много народу в тусовке из Уфы, поэтому у меня даже в одной песенке перечисляется: "В Москве и в Питере, в Казани и в Уфе…", тут была могучая тусовка. Люди, которые могли противостоять всему этому… даже не то что истеблишменту, а такому населению, которое их не принимало, никак, ничего, кроме того, что существовало по определённым правилам, то есть ничего другого, никаких других они знать не знали и не хотели знать. И можно было очень сильно выгрести за то, что у тебя длинные волосы, какая-то одежда другая. И вот эти вот уфимские были такие хардкор, очень упертые, такие бойцы, в общем".
О фестивале "КоРифеи" и уфимской группе "Санки"
"Я приехала к "Санкам". Я дружу с этими людьми, я их считаю невероятно талантливыми. Мы познакомились недавно, и я сразу стала с ними дружить. Мы потом полночи просидели, пели друг другу все, что знали, и свое, и не свое, и Высоцкого, и Окуджаву, и разные другие песни. Просто близкие люди".
О пяти процентах
"Процент тех, кто чем-то интересуется и что-то знает, такой же, как и был, а больше и не нужно. Зачем больше-то?.. Те, кому нужно чего-то такое-эдакое, пусть их будет мало. Есть так называемое искусство в массы, вот пусть оно идет в массы, и не обязательно оно плохое, оно – другое. Но время битлов – это было большое исключение, когда вдруг великое искусство стало доступно широким массам, и было воспринято широкими массами".
О шестидесятых
"Это был какой-то удивительный всплеск человеческого духа. Везде – и там, и тут. И все, чем мы сейчас живем и пользуемся – это наследие шестидесятых, наверное… Нам повезло – мы видели чудо".
О природе чуда
"Чудо – это дело Бога. Я ничего в этом не понимаю. Я просто восхищаюсь смирно и все…Само наличие человечества во Вселенной – это чудо, и наличие каждого человека – уже чудо, и каждая травинка, и каждый цветок, каждый зверек – чудо, каждая молекула – чудо".
О словах-паразитах
"Мне удалось всю жизнь заниматься тем, что я очень люблю. Так получилось. Мне Тимур Хаба (Тимур Хабибуллин, группа "Санки" – ред.) говорит: "Ты обрати внимание, какое сейчас самое главное слово-паразит: получается". Так вот получается, как бы само собой. И это, кстати, правильно – люди начали понимать, что человек не всегда хозяин, то есть человек предполагает…
Было "как бы" и "на самом деле" – два паразита взаимоисключающие… Я предпочитаю выражение "на самом деле", "как бы" я изгоняю из своей речи и речи своих близких по возможности, потому что это значит, что ты совсем уже ни в чем не уверен".
Об уверенности
"Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, кроме своей интенции. Надо знать, что ты хочешь сделать, а дальше уж как получится. Вот я, например, сейчас хочу набирать и издавать свои дневники. Вот я это и делаю".
О дневниках:
"У меня была полка дневников за сорок лет. Когда я поняла, что должна их набрать и издать, я перестала их вести, к сожалению. Сейчас я занимаюсь вот этим ужасно интересным делом – погружением в свое прошлое…
Сейчас я сделала три тома дневников 80-х за приблизительно полгода. Это я десять лет свой жизни прожила за полгода – это очень интересно. Кстати, вот эти наши чудные бурные 80-е, которые являются аналогом шестидесятых зарубежных в чем-то, такой всплеск молодежной всякой субкультуры и прочее, если ты это не записал, оно пропало. Начинаешь в интернете копаться – ничего нет, 60-70-е более или менее зафиксированы, потому что тогда у людей еще была привычка писать. В 80-е у людей уже не было привычки дневники вести и так далее, и поэтому, глядя объективно на эти свои дневники, я понимаю, что эта вещь в некотором смысле уникальная, тем более они такие огромные: там этих 80-х получилось большого формата порядка четырехсот страниц мелким шрифтом. Делаю самиздатом просто для друзей, но мои друзья хотят их как-то еще более прилично издать. Другое дело, что они, конечно, в некотором сокращении, но полный вариант тоже есть, который я когда-нибудь, может быть, тоже опубликую".
О книжках с комментариями
"Я составила много разных книжек, в том числе обэриутов, переводила литовскую поэзию, переводила книжку про Игги Попа, например. Я всегда снабжаю свою книжку большим количеством комментариев и всяких разных свидетельств: интервью, письма, какие-то воспоминания. И каждый человек видит это под разными углами. И тогда создается более или менее понятная картина, то есть более или менее ты понимаешь, с кем ты имеешь дело. Мне вот говорят, зачем ты, не надо писать комментарии, уходит какая-то там тайна… Да ничего подобного! Не хочешь – не читай ты эти комментарии.
Я, например, свою собственную книжку самиздатскую (достает книжку Умка "Лучшее и худшее. Стишки 1978-2022" – ред.)…печатаю эти книжки вот в таком журнальном виде. И вот тут идут стишки, стишки, стишки, а потом двадцать пять страниц комментариев я составила. И мне было дико интересно комментировать свои собственные стишки: когда написано, в связи с чем, цитата там откуда-то. Там цитат очень много. Каждому стишку есть такое объясненьице".
Умка "Лучшее и худшее. Стишки 1978-2022"
"Там нет ни лучшего, ни худшего – оно все очень ровненько. Я начала очень рано сочинять стишки. Наверное, одновременно с тем, как научилась говорить. Годам к 15-16 я научилась писать стишки примерно на том уровне, на каком пишу сегодня. И я не считаю это деятельностью какой-то, это очень естественно, это как чаю попить. Вдруг приходит стишок, ты его записал и все".
О стишках, музыке и песнях
"Песня – это не музыка и не стихи. Это отдельная вещь".
О верлибрах
"Не понимаю, не люблю, не интересуюсь".
Явление Буратино
"У меня так случилось, что Буратино – это как бы ролевая модель, альтер эго и вообще мой такой братик. Я с детства его очень люблю. Он как-то во мне активизировался в одно время, лет 15, и все время приходили какие-то стишки про него, про его жизнь, окружение. Потом это кончилось. Я даже целую такую книжку сделала. Мой внук и его мама нарисовали туда картинки".
"Тяжелое детство вундеркинда"
"Мечтала о путешествиях, о дальних странах, о чудесном волшебстве. Но. Я довольно рано поняла, что мечтать вообще-то не надо. Надо хотеть того, что можно осуществить".
О путешествиях
"Весь мир практически… Много раз были и за границей, и все время езжу по стране. Раньше, когда бывали такие периоды бессонницы от усталости, и чтобы заснуть, начинаешь вспоминать, в скольких городах ты был, ну и там где-то на третьей сотне засыпаешь".
О переводах с литовского
"У меня литовский язык практически врожденный, потому что моя мама после университета поехала по распределению в Каунас преподавать там немецкий язык и литературу, выучила литовский, вернулась в Москву уже специалистом по литовскому языку, долгие годы работала в Союзе писателей, называлась "консультант по литовской литературе". Я уже в год хорошо разговаривала, пятьдесят слов говорила, говорят. Поэтому она очень быстро стала учить меня литовскому, говорить со мной по-литовски, то есть это мой второй родной язык. И я очень много переводила литовских поэтов.
При советской власти было не очень интересно переводить, потому что разрешенные литовские поэты были такие сквозь зубы советские, им очень не хотелось быть советскими, но они должны были себя заставлять, чтоб печататься. И это чувствовалось, поэтому я стала переводить одного чудесного поэта — эмигранта Радаускаса. Потом я занималась обэриутами, битниками, собственными песнями, думала, что на литовской литературе поставлен для меня такой уже крестик, а потом выяснилось, что есть очень интересные поэты, что произошло много нового, и я выпустила несколько книжек.
Там, видите, какая проблема: в рифму пишет очень мало кто. Почти всех вот этих поэтов я переводила, которые пишут в рифму, – Венцлова, Патацкас, тот же Радаускас, Антанас Йонинас. Мне это было интересно. Поэты, которые пишут верлибры, пусть они даже хорошие и прекрасные, мне неинтересно их переводить...Ты себе не ставишь интересной задачи. Я этих верлибров могу напереводить горы. Зачем мне это нужно? Они все одинаковые".
Песня или стишок?
"Песня возникает сразу с мелодией, главным образом – из мелодии. Но вообще оно все возникает из так называемого hook, из крючка, то есть вдруг тебя что-то цепляет, и ты от этого начинаешь плясать…
Стишков я сочиняю последнее время довольно много, а песен не сочиняю почти. У меня больше четырехсот песен, но они же все старые, получается".
О масштабах
"Качество продукции у меня неплохое, но размер мой невелик. Я раз в десять меньше Летова и раз в двадцать меньше Высоцкого, и раз в сто меньше "Битлз", например, в тысячу раз меньше Бродского".
Кто в центре личной Вселенной?
"С какой стороны смотреть. Если в рок-музыке, то "Битлз". Если в русской поэзии, опять же, куда смотреть: можно туда поставить Пушкина, а можно туда поставить Бродского, можно Мандельштама или Введенского. У каждого своя там система, которая вокруг него крутится, и разные масштабы.
Лично я – очень маленький спутник какой-то очень небольшой планеты, и мне там хорошо. Я не хочу ничего крупного, ни больших залов…К счастью, этого и нету. Я вообще не люблю мечтать, я люблю осуществлять то, что мне интересно. Мне вполне достаточно своих небольших масштабов".
"Проблема смешного в творчестве обэриутов"
"И Хармса, и Введенского перелопатила весь этот архив в Питере. В 1986 году я дописала эту диссертацию. И сказала в своем, так сказать, последнем слове на предзащите: "Спасибо, что дали мне дописать этот текст. Это был очень важный факт моей биографии. Я совершенно не хочу защищаться, мне это не интересно, но спасибо…" Как-то так. Очень гордилась своим таким выступлением фрондерским. Прошло три года, и я с большой легкостью защитила эту диссертацию в МГУ, у меня был в оппонентах Михаил Леонович Гаспаров, то есть это все было по супервысокому классу. И некоторое время я была ведущим специалистом по этой не особо истоптанной тогда теме.
Вкратце смысл этого смешного в том, что это находится на грани: между литературой и жизнью, между сном и явью, между смешным и страшным. Вот на этой грани возникает этот специфический смех современного человека".
Также в интервью звучат стишки, немного слов о пророках и пророчествах и две песни: "Новогодняя" и "Стрекоза и муравей".
"Считается, что у меня есть одна лучшая песня, это песня "Стрекоза и муравей", и она, действительно, очень хорошая. Я об этом смело говорю, потому что когда я сочиняю что-то очень хорошее, непонятно, откуда оно берется. И это как бы не совсем я сочинила, оно как-то само сочинилось с помощью меня. Я понимаю, что это мистика, и, может быть, не очень умно звучит, я вообще от мистики крайне далека, но откуда оно берется – я не понимаю".
