О новом поэтическом сборнике "Триста сарматов" и книге переводов "Пятьдесят пять историй одного толмача" поговорили в этом выпуске (13 мая 2023 года) программы "Переплет" на "Радио России-Башкортостан". Гость студии – поэт, журналист, переводчик Кристина Андрианова-Книга.
О переводах, любовном женском и мужском гражданском
Н.С.: Вы еще и преподаватель, лектор, есть такая история с обществом "Знание", когда они проводят "битвы лекторов", условно скажем, и вы там участвуете. С какой темой?
К.А-К.: Темы разные, темы нужно постоянно менять, но чтобы было одно направление. У меня – медиамаркетинг.
Н.С.: Студентам вы тоже это читаете?
К.А-К.: Студентам – больше историю зарубежной журналистики, но я всегда в шутку прибавляю, что и пропаганды тоже, надо это знать, это связано. И основы журналистики, то есть, введение в специальность. У меня направление – телевизионное.
Н.С.: Если продолжить представлять: член Союза писателей и Союза журналистов Республики Башкортостан и России, кандидат филологических наук, переводчик. Книга "Пятьдесят пять историй одного толмача" – это книга переводов, причем там очень широкая география. Вот что здесь написано: "Новый сборник молодой уфимской поэтессы – своеобразная антология переводов с тюркских и славянских языков. Под одной обложкой встретились 43 автора – от молодых до народных поэтов, классиков. Здесь соседствуют Беларусь и Казахстан, Молдова и Словения, российские республики Башкортостан, Татарстан, Дагестан, Хакасия и Чувашия…". Фарзана Акбулатова окрывает книгу.
К.А-К.: По алфавиту. Постаралась охватить всех. Даже пусть у кого-то по одному стихотворению. Переводила-то я больше, но это – лимит. Потому что книга издавалась на сертификат победителя на семинаре в Оренбурге – "Новые имена" серия называется. Там был определённый лимит.
Н.С.: А авторов как находите?
К.А-К.: Авторы либо приходят сами, находятся, либо вот летали, допустим, в Стамбул, там тоже много авторов нашлось в то время на форуме. Это был Форум писателей тюркского мира. А Беларусь нашлась через другие фестивали.
Н.С.: Посвятили вы эту книгу памяти Сергея Янаки. Сергей Георгиевич много занимался переводом. У Сергея Янаки был свой подход к переводам. Как вы свой подход, Кристина, можете определить: все-таки максимально ближе к тексту или художественное переосмысление?
К.А-К.: Пятьдесят на пятьдесят – в идеале, конечно. Но с акцентом на то, что нужно для понимания читателя на том языке, на котором он будет читать. То есть, если непонятно что-то на азербайджанском, к примеру, языке, то нужно это заменить каким-то выражением, фразеологизмом, понятным для русскоязычного читателя.
Если мы уйдем слишком в образы, мы будем писать свое стихотворение, а если мы уйдем в точность, то у нас получится просто конструкция техническая. Такие тоже есть переводчики, но, как правило, там "не дышит" текст.
Н.С.: Я помню, на презентации, когда выходили с видеоприветствиями авторы переведенные, у некоторых такой был восторг и радость от того, что они нашли своего переводчика, что так хорошо они зазвучали на русском языке.
К.А-К.: И сама чувствуешь, когда находишь автора, когда ты переводишь, и ты понимаешь, что ты попадаешь в его мысли, что вы друг друга понимаете.
В данный момент я продолжаю работать с Зариной Багишаевой. И у нее есть "Крымский цикл", несколько пока стихов переведено. Читаешь – и эта атмосфера передается. У нас [в республике] еще вышла книга Рами Гарипова, на нескольких языках зазвучала.
Н.С.: Да, 90 лет было Рами Гарипову.
К.А-К.: Автор проекта – Лариса Абдуллина и белорусская поэтесса. Там где-то на 43 или 47 языков перевели стихи, на русском, конечно, больше всего переводов. Когда Лариса Хашимовна попросила, я думала, что сложновато, потому что уже переводили, но вот оно как-то само пошло – стихотворение "Родной язык". Там в конце – категоричные такие строчки, но вроде постаралась точно перевести.
Н.С.: У Рами Гарипова звучит категорично, насколько я помню.
К.А-К.: Насколько я помню, концовки тоже бывают разные Здесь осталась такая, какая есть. Азербайджанца Агшина Алиева не так много пока перевела. Откровенно говоря, там подстрочники были достаточно сложные.
Н.С.: "Братство – спасение этого мира…". Эта идея, мне кажется, вам созвучна. Вообще, если пафос, смысл, тема стихотворения вам не близки, вы будете переводить?
К.А-К.: Если очень отдаленно, то, наверно, я попробую сделать, если автор ко мне пришел, но больше, может быть, брать не буду. Обычно, так и иначе, ты все равно мысли автора понимаешь, просто иногда бывает поколенческий разрыв. Потому что, когда слишком много философии какой-либо гражданской, это немножко по-другому звучит. Проще всего воспринимается при переводе любовная женская лирика, а из мужского – гражданская. Гражданская женская – немножко другая. Мужская любовная, конечно, тоже попадает, смотря кто, если очень тонкий лирик, романтик… Например, стихи Зуфара Валитова были такие лиричные, они попадали в душу, они переводятся легко. Другие мужские – все-таки по-другому, другой взгляд. Что мне близко именно из любовного – такая эмоциональная лирика. Например, стихотворение Гульнур Якуповой" Рубец"…
О мере в вещах, поколении "китоврасов"и крайностях
Н.С.: Мне показалось, что в книге "Триста сарматов" у вас больше акцент на любовь, и в христианском, в том числе, смысле этого слова. Вы вспоминаете, что в начале было Слово, и что такое слово. Если Бог есть любовь, то и слово тоже должно нести любовь, если я правильно понимаю идею.
К.А-К.: Там у меня приводится греческое выражение "есть мера в вещах", моя любимая поговорка – "Est modus in rebus". Должна быть определенная умеренность. Это, наверно, тоже приходит со временем. Хотя это нормально, тоже я студентам говорю, когда есть юношеский максимализм. Природа-матушка – очень мудрая, умная. Для чего это надо? Для того чтобы человек боролся, пробивался. Человек должен верить в себя на таких этапах.
Н.С.: В книге "Триста сарматов" у вас многое переплетается. И языческие мотивы (собственно, сарматы – это языческие племена), и какие-то скандинавские всплывают мифы…
К.А-К.: Дикая Охота там есть.
Н.С.: И античность, и христианство, православие – особо.
К.А-К.: И ислам там есть. Мечети и храмы.
Н.С.: В общем, очень много всего. И иногда даже неожиданные встречи в одном стихотворении происходят, искра высекается.
К.А-К.: Мне такие контрасты нравятся. В основном, люди понимают, говорят, что интересно.
Н.С.: Интересно. Вот, например, есть там неожиданный взгляд на поколение –стихотворение "Китоврас". Китоврас – это такой славянский кентавр. Откуда это?
К.А-К.: Я, кстати, сама тоже Стрелец по знаку Зодиака. У нас поколение – стыковое, переходное. Китоврас – это олицетворение того, что на стыке идет идеологических эпох. И вроде бы мы, с одной стороны, в то время еще маленькие были. Есть такая история, что первое слово у меня – "мама", а второе, говорят, сидела, смотрела телевизор, показала пальцем и сказала: "Габатев".
Н.С.: Горбачев – второе слово…
К.А-К.: То есть, мы попали на "хвостик", но это отдельная история, конечно.
Н.С.: Но ностальгии по СССР нет?
К.А-К.: Это зависит от образования, от родителей, от воспитания. Если тебе дается адекватное, скажем так, воспитание, не сплошное охаивание чего-то, и книги тоже адекватные (библиотека-то советская в основном была, там и детская литература), то у тебя и восприятие адекватное. Как и в любой эпохе, любой исторический пласт предполагает положительное и отрицательное, поэтому нужно отделять зерна от плевел, какие-то вещи – лучшие – можно всегда взять.
Есть такое выражение, что у нас как бы немножко ментальность крайностей, у нас очень любят выбрасывать, потом строить, но, в принципе, я думаю, это не только к нам относится, это к любому циклу историческому относится.
Н.С.: У нас же нет чистилища – ад и рай. В православии.
К.А-К.: Когда рассказываешь историю зарубежной журналистики, там ведь тоже – исторические циклы, когда происходят какие- то перевороты у них, мятежи, и происходит всегда освобождение от чего-то, что-то стараются убрать, потом идет возвращение, идет откат. Всегда – циклы повышения и понижения, так скажем. Почему бы хорошее не оставить? Это вечный идеологический вопрос: что есть хорошее для каждого человека? Литераторы тоже разных позиций бывают.
Н.С.: Есть стихотворение о среднем пути, когда с двух сторон тебе достается, но там – крайности.
К.А-К.: Это немножко про другое. Там [в книге] есть достаточно большой блок поэтический о наших литературных перипетиях, если так можно назвать. Есть тоже крайняя позиция, что у нас есть традиционализм ярко выраженный, почвеннический, и есть такой постмодерн. Когда анализируешь это, думаешь, что нужно оценивать по качеству естественно, а не по принадлежности, грубо говоря, потому что можно быть и с той стороны, и с этой стороны гениальным, вопрос – куда ведет тебя эта дорога? Кому ты служишь – светлому или темному? И также с той и с этой стороны можно быть вполне себе посредственным. Но при этом люди живут в своем мире, им кажется, что для них это здорово. Это тоже немного обманка. Это такая длинная тема.
Н.С.: Вот пишет о вас Оксана Ралкова, статья "Поэзия как оберег": "Кристина Андрианова-Книга относится к числу авторов, для кого поэзия – попутчица, помощница, спасительница. Значительное место в творчестве Кристины занимает тема родной земли, Родины, слабо представленная в современной молодой поэзии". А почему "слабо представленная"? Страшное слово "пафос"?
К.А-К.: Наверное, авангардизм как раз этого боится, может быть. Но здесь, действительно, всегда есть опасность свалиться в эту сторону или в ту сторону. И поэтому есть ощущение иногда непонятости с той, и с другой стороны. Про это, наверное, лучше всего уловил и написал Байков в свое время, у него большая была рецензия.
Н.С.: Эдуард Байков, "В поисках белого цвета": "Кристина не побоялась противопоставить себя духу прожженной эпохи и на этом выиграла собственную поэтическую индивидуальность. Как и у многих выдающихся людей культуры, ее часы идут иначе. Поэзия Кристины никогда не будет соответствовать описанию, как ни старайся. Эту обреченность комментаторов она сама очень тонко и чутко ощущает. Кристина берет жизнь, как она есть, и отыскивает в ней новое измерение – сверх ширины, длины и высоты".
А вот Диана Кан пишет: "Дали мне стихи на литэкспертизу – молодая поэтесса из Уфы. На удивление понравилась. Даже там, где по мыслям спорная, все равно – интересная. И с такой, я бы сказала, правильно поставленной душой, русской, неизнахраченной псевдоавангардом и псевдолиберализмом. Редкость для ее поколения". Вот еще взгляд на ваше поколение, что оно обычно, получается, изнахраченное…
К.А-К.: Ну, это тоже спорный, конечно, момент.
Н.С.: Спорный.
К.А-К.: Если говорить, захватывая Уфу, у нас тоже были периоды, когда был подъем постмодерна. Сейчас у нас идет откат. Я не вижу такого оголтелого, сумасшедшего отношения к этому. То есть, свои периоды тоже. И андеграундные. Потом все равно традиционализм обычно берет верх. Как говорил Нур Даутов (когда-то у меня была с ним беседа), что нас ждет неоклассицизм, что классика вернется. Он это чувствует по концертам в провинции. Провинция хорошо слушает, через провинцию пойдет возрождение – вот в таком контексте.
Н.С.: Александр Леонидов, наш уфимский автор. Стихопение – вот он так определил. "Стихопение Кристины производит сильное впечатление изящным мастерством словесной игры, в которую вовлекаются звуки, буквы, многочисленные образы и символы родного края, узнаваемая география Южного Урала, разнообразные стили речи. Это ее яркая индивидуальность, кровь в чернилах, позволяет текстам стать ощутимыми, живыми, полными красок". Вот такой отзыв.
К.А-К.: Хотелось бы вот еще какую вещь сказать. По поводу пафоса. Опасность с той и с другой стороны в том, что очень часто творческий наш брат, – а он бывает человек действительно чистый, честный, скажем в защиту, – он так или иначе воспринимает все за чистую монету, когда он пишет авангард либо пафос, а другие люди могут это использовать. То есть, это бывают люди-проекты. Соответственно, нужно уходить от этого. Как у нас Грибоедов [примерно] говорил: минуй нас, барский гнев и барская любовь.
Н.С.: У вас там есть еще выражение "фанатизм головного мозга", вот любой фанатизм, наверно, тоже крайность.
К.А-К: И приходит с возрастом, что он совсем не обязателен.
О любви к истории, спартанцах, сарматах и Евразии
Н.С.: Вы всегда об этом говорите, что любовь к истории – древняя.
К.А-К.: Древняя, как история.
Н.С.: Вы выбирали между журналистикой и историей…
К.А-К.: Да, может быть, хотя изначально журналистом планировала быть с 8-9 классов, все-таки журналистика вмещает в себя все – и историю, и литературу, то есть должна быть общая эрудиция. Я тоже студентам это постоянно говорю. Когда мы изучаем историю журналистики и пропаганды тоже, мы касаемся истории самой. Очень интересно сейчас, как формировались зарубежные страны, почему у них такая ментальность, такое восприятие. Сразу видно, как развивались, – по революциям и так далее. Пресса – это же литература сегодняшнего дня.
Н.С.: И книга "Триста сарматов" вся пронизана историей. И название само – кто-то вспомнит триста спартанцев…
К.А-К.: Как раз-таки ассоциация с этим была.
Н.С.: А стихотворений – триста?
К.А-К.: Изначально тоже триста планировалось, но, наверное, ни одна книжка так долго не готовилась к выходу (эта книжка у меня пятая), потому что много чего было – и пандемия в том числе. И что-то копилось, что-то выбрасывалось, редактировалось, какие-то новые свои стихи, которые хотелось бы включить, в конце добавила, и сюда же вместила переводы, потому что переводная книжка уже вышла, подумала, что надо ввести те переводы, которые в проекте были. Это был проект БСТ и драмтеатра имени Гафури. Проект "Слово поэта". Там можно почитать еще лирику фронтовиков. Хаким Гиляжев, например, стихотворение "Мундир".
Решила военную тематику тоже включить. Актуально, пусть будет. И хорошо укладывается в концепцию сарматскую, концепцию воинов, защитников.
Н.С.: То есть сарматы – это воины?
К.А-К.: Одна из версий – что сарматы переводится как "воинственные", а [например, их противоположности] савиры, сувары – "мирные", есть такие этимологические гипотезы. Сарматы – это обобщенно для меня, потому что у нас многие народы ведут себя от потомков Иафета непосредственно, от сарматов также…
Н.С.: Скифы у нас на каждом шагу…
К.А-К.: Скифы – да. Так или иначе – у нас все перемешаны. Тем более – это интересная тематика для Урала, Поволжья, Приволжья. Челябинская тоже сторона, там, помните, Аркаим. Хотя это не сарматская культура, но в таком вот ключе, что – это древность. И скифы – еще более таинственные. Киммерийцы – вообще ногу сломишь.
Н.С.: Все это овеяно легендами и мифами, в любом случае.
К.А-К.: Да, это обобщенно – наша Евразия, поэтому очень хотелось, чтобы такое было название. В этом контексте и с Башкирией тоже пересекается, потому что тоже есть корни исторические, и о России в целом тоже говорится.
Н.С.: Тема Евразии, евразийства – сквозная тема книги "Триста сарматов". Евразийская ментальность – она какая?
К.А-К.: Самый простой ответ – русская, таинственная. Говорят же, что мы – стык, мы не Европа и не Азия. [Опять] скажете "пафос", но мне нравится это выражение президента, что [кажется так] "это не мы находимся между Европой и Азией, а это Европа и Азия находятся справа и слева".
Это еще Екатерина тоже говорила, что "Россия – есть отдельная вселенная, и никто ей не нужен". Но это, конечно, слишком категорично.
Н.С.: А вы пишете, что Россия – "цивилизация".
К.А-К.: Часто так говорят, что Россию надо рассматривать, как отдельную цивилизацию. Опять-таки, если мы вспомним цивилизационные подходы Хантингтона, у него, по-моему, славянская отдельно была цивилизация, православная, европейская и так далее. Хотя опять-таки — здесь опасность пафоса всегда присутствует, когда говоришь о чем-то таком большом. Но, с другой стороны, как говорить о нашей земле, если она такая и есть — действительно, все вмещает в себя, все ото всех, разные языковые группы, народы и так далее. Как это все пересекается своеобразно...
О презентациях, дипломах и встрече с малой родиной
Н.С.: Кристина, презентация была в феврале…
К.А-К.: Февраль и март. Одна была в Уфе, другая – в Белебее, на моей малой родине. Возможно, надеюсь, у нас будут еще другие регионы. Если вдруг что-то не получится с выездами, то тогда мы сделаем телемосты. Предложили такой вариант. Видимо, тоже всему свое время. Есть люди, которые постоянно ездят на литературные фестивали и так далее. Сейчас больше ориентирование у нас семейное, так скажем.
Н.С.: Вам, наверное, достаточно уже фестивалей и литературных премий, мы их не перечисляли, но их очень много. Дипломы, лауреатства, победы, гран-при – все это есть.
К.А-К.: Хитрый такой вопрос (смеется). Можно иметь сто пятьдесят дипломов, очень много конкурсов непонятно где. С другой стороны, недавно у нас были интеллектуальные игры, проводила со студентами – в таком формате лучше запоминается, чтоб знания какие-то были. Они отвечали, дебаты там. И тоже вручала студентам грамоты. Смотришь – так они радуются! Потому что это человека стимулирует двигаться дальше, как-то отмечает.
Н.С.: Тогда спрошу вот так: из последних, какая самая дорогая сердцу награда?
К.А-К.: Из последних – вот в декабре пришел диплом. "Неизвестная Россия", такой конкурс [для журналистов] молодежный. Финалистом была. Кстати, запустили они журнал очень хороший. Журнал тоже высылают. Потом публикации финалистов должны быть на сайте. Сайт тоже очень хорошо оформлен. Вот есть хорошие вещи, хорошие сайты, где размещать могут студентов, можно сотрудничать.
Н.С.: Презентация первая прошла в Национальной библиотеке имени Ахмет-Заки Валиди. Там был акцент на книгу переводов – "Пятьдесят пять историй одного толмача", хотя книга намного тоньше.
К.А-К.: В Белебее получилось наоборот.
Н.С.: Там – больше "Триста сарматов". Как на малой родине вас встречали?
К.А-К.: С одной стороны, легко, когда вроде как все свое, все родное. С другой стороны, смотрят как на человека, который уехал, и так или иначе – какое-то сравнение происходит, иногда бывают "накладки" из прошлого. Хотя человек меняется. Мы все немножко дрейфуем, и в хорошем смысле, и в плохом. Интересные истории рассказывали о том, что я уже не помню — как со мной познакомились, как учителя воспринимали меня со стороны. Так было забавно. Учительница культуры Башкортостана говорила, как спрашивала что-то — и вот девочка начинает свое выступление: "Оксфордские ученые провели исследование…" Я вообще этого не помню, оказывается. Думаю, боже, неужели, это я (смеется).
Почему-то так получилось, что я начинала читать (помимо художественной литературы) с научной литературы, которая была у деда. И я некоторые вещи даже говорила терминами специализированными раньше, в средней школе, допустим. А сейчас — наоборот стараешься даже со студентами на более свободном, простом языке изъясняться, не сильно заумно, хотя все равно иногда [речь] уходит в эту сторону.
О библиотечных "раскопках" и сарматском нраве
Н.С.: В библиотеке деда какие книги были?
К.А-К.: Самые разные. Дедушка у нас инженер, но очень много чего было. У мамы тоже в библиотеке было многое. Например, помню был курс "Общая геология". Интересны были периоды – Меловой, Кембрийский и так далее. А расчеты какие-то перелистывала.
Н.С.: "Тайны минувших времен" Виталия Виноградова – "практически настольная книга". Чем так привлекали эти тайны минувших времен?
К.А-К.: Раскопками. И там, по-моему, это было связано с Черноморьем. Крымские вещи [на самом деле — Кавказ и Ставрополье — прим.]. Крым – это вообще сокровищница историческая. Здесь, в книге "Триста сарматов", есть "Южнорусские хроники", посвященные сегодняшней ситуации. В целом сейчас в цикле – где-то сорок семь произведений. Какая-то часть выходила. В День поэзии в "Вечерней Уфе" была подборка "По звездам и воде", туда были включены новые стихи — и вот "южнорусские" тоже.
Н.С.: Книга "Триста сарматов". Хотела еще к вступлению обратиться. Вы говорите здесь о своей любви к истории. И интересно обыгрывается имя музы истории Клио: "Глубинная моя КЛИОпатра давно и нередко живет в поэтическом творчестве. То там, то тут проступают славянские, тюркские мотивы, восточные краски и северные финно-угорские узоры…Конечно, далеко не все стихи напрямую отсылают к историческому прошлому, но практически в каждом из них есть четкий ритм сердца, преданного некой давней тайне. В том ритме – то ли скифы, то ли сарматы, то ли русы, то ли кто еще далекий и близкий. Ясно одно – это и зов крови, и рождение на башкирской земле, где многое ментальное, урало-поволжское переплетено причудливо и сочно. Здесь народы словно стеклись в одну Агидель духа. И да – это патетика, но иначе не ощутить притяжения края, древность его пещер, озер, Шиханов и курганов, тем паче курганов сарматских. Да и сами строки, что нередко мчатся откуда-то свыше в наш мир, вполне сойдут за древнего тяжелую кавалерию степи, за воинов, защищающих тех, кто остался в тылу, не смог сказать, написать, понять, в конце концов. А они – вышли, острые, порой по-варварскипрямые, выскочили, случились. И не думают понравиться кому-то прямотой или витиеватостью, странностью или традиционностью, выживут ли в пучине современности или нет, словно те самые греческие триста. Они просто расскажут вам свою спартанскую историю – мои евразийские, гражданские, философские, любовные, для детей, сарматского нрава строки".
Ритм речи – это тоже как галоп ваших сарматов. Это же всадники. Иногда строки мчатся.
К.А-К.: Кстати, ассоциация тоже есть с Евразией и с башкирами, да, всадники. А еще надо сказать про сарматов, почему акцент такой. Это еще и энергия стихотворений. Иногда говорят, что в них есть что-то такое огненное. Вот для меня, например, есть поэзия "лунная" и поэзия "солнечная", не то чтобы мужская, но более темпераментная. А есть поэзия акварельная.
Н.С.: У вас "сарматского нрава строки", как вы пишете. Где-то весьма воинственный тон, такой диалог с неким оппонентом, накал страстей…
К.А-К.: Это как раз по задумке должно было ассоциироваться тоже с чем-то кочевым, вольным.
Н.С.: Томирис там есть у вас, персы, война, Кир Великий, массагеты…
К.А-К: Хотя говорят, конечно, что это – легенда, что, когда раскапывали гробницу, там не было оторванной [отрубленной] головы, так сказать. Легенда имеет тоже право на жизнь, это же творчество народа, мифологизация.
О "белокурой с характером" и других семейных историях
Н.С.: Посвящение есть в книге "Триста сарматов": "Моим родителям, благодаря которым я слышу зов пяти кровей на стыке Азии с Европой". Есть у вас, насколько я помню, польская кровь, германская…
К.А-К.: Каждая – в своей мере. Где-то чуть-чуть, а где-то более прилично, так скажем. Например, по польской [линии] много чего не знаю, у меня есть такой интерес – посмотреть. Это темный лес, это прапрабабушка. Говорят, что прапрадед привез ее с какой-то войны, но я смотрела [по годам] – войны как таковой там не было, видимо, было локальное что-то. Что осталось в [бабушкиной] памяти, о том я и пишу в стихотворении, что "белокурая и с характером".
Н.С.: Получается, благодаря деду вы тоже теперь в Башкортостане живете?
К.А-К.: Нет, тут история интересная очень. Если рассматривать эту ветвь по маме, он сам раскапывал тоже, находил родственников, переписка была, где-то раскопал, что его род по отцу – из Южной Германии. И они выехали во времена Бисмарка, потому что не хотели подчиняться. А если вспомнить, там было объединение, Бавария была одним из сильных противоборствующих Пруссии королевств. Гете еще писал, что "баварец по своей природе добродушен". Прусаки – более военизированные, муштра, милитаризм. И получается, что от Бисмарка уехали, приняли российское подданство в Екатеринославской губернии, это Запорожская сейчас область [часть]. Потом, когда уже началась Вторая мировая, Великая Отечественная — в 1941-м дедушке было десять лет — они уехали на Урал, сюда отправляли немцев, а кто-то в Казахстан попал и так далее, по-разному было. Он из Свердловской области, из города Волчанска поехал учиться сюда в техникум. Здесь встретил [мою будущую] бабушку и остался.
У бабушки – тоже своя интересная история. Там русский купец Андрей Макарович, это Владимирская губерния, впоследствии переезжали и в Нижегородскую губернию. У него первая жена скончалась молодой, со второй тоже не повезло – угорела в бане, и вот третья была уже с детьми. И когда купец уехал за товаром в Москву, каким-то образом она старших дочерей [от первой жены] посадила на поезд. Там непонятно, то ли они сами решили не мешать, то ли что. Им было уже по 17-18 лет. И вот каким образом они оказались на станции Аксаково, почему Белебей? При этом прабабушка встретила [моего] прадедушку, и она здесь осталась.
Помню, на вручении премии поэта Николая Благова в Ульяновской области тоже говорила, что в Димитровграде какое-то время проживал папа, но это не родовые вещи, просто там дядя жил. И вот [там] обобщила, что Поволжье – все как бы мое: казанское, владимирское и нижегородское, потом – юг Германии и Запорожье, нынешнее Запорожье, а тогда Екатеринославская губерния, там четыре поколения прожило. Ну, и Царство Польское. И Самарская губерния еще. Вот несколько губерний здесь собрались. Евразия у нас такая интересная! Столько народов, столько стран – все перемешались...
Н.С.: И все это – история любви. Кристина, презентация когда была, там тоже супруг ваш был. Я к тому, что он – всегда с вами рядом. То есть, это говорит о том, что он вас поддерживает в творчестве, относится к этому, как минимум, с пониманием. И у вас такой же "переплет" получается с супругом: в Уфе вы встретились, и он переехал сюда.
К.А-К.: Да, тоже случай своеобразный. Там тоже очень интересная история. Я же говорю – Россия-матушка! Все здесь описано, "Дальневосточная мистерия" [стихотворение] есть – там тоже интересная семейная история. У него отец родился под Выборгом, потом родители поехали в Иркутск, Братск, на стройку Братской ГЭС, а потом он захотел стать моряком, уехал в Находку и там остался. А сами они – белорусы. Фамилия Книга – это оттуда, Гомельская область. А мама – сибирячка, там казаки донские. Дед у них говорил, мол, запомните, мы не только русские, мы – казаки.
Дед у него [у мужа] защищал Сталинград, а мой дед защищал Севастополь. Там тоже своя история, как он один остался на барже, которую разбомбили немцы. Он говорил, "они не жалели" — а там были раненые, там были дети, женщины. Вся баржа была разбомблена. Дед был радистом [связистом — прим.], и он один остался, на каком-то куске, он продержался, ночью подошли и спасли его турки, которые держали нейтралитет, а потом уже передали советскому кораблю… Там много чего интересного. Он как-то вынес на себе раненого, своего почти земляка с Оренбургской губернии [области – прим.], как потом выяснилось. Они от немцев убегали. Потом только, когда донес [до безопасного места], оказалось, что у деда сапоги полны крови – ему прострелили ноги.
Н.С.: Семейные истории – это очень интересно. Прозу не думаете об этом написать?
К.А-К.: Для этого нужно время. Я уже собрала для себя, то есть не художественную прозу, а очерковую. Выходил маленький материал про семейные истории – "Квартет историй", а большой материал – для себя.
Н.С.: И следующим поколениям. Сын растет же.
К.А-К.: Он тоже представляется – Книга, он знает, что это фамилия. Бывает, что переспрашивают, что это.
Н.С.: Когда вас представляют – "Кристина Андрианова-Книга" – всегда люди улыбаются, мол, надо же, так совпало! И даже в этот раз на презентации отметили, что вот – судьба.
К.А-К.: Обычно к этому я прибавляю еще, что родилась 14 декабря. В этот день обучать грамоте начинали, Наумов день. Родители у меня поженились в день, который потом стал Днем поэзии, 21 марта.
Многие пиарятся иногда и на разнокровии, и на казаках, это сейчас тоже популярно, а вот те, кто в реальности, допустим, у моего мужа дед – казак, они особо не говорят, не ходят в казачьих косоворотках с шашками и так далее. Если покопаться – у каждого есть что-то интересное, свое.
Н.С.: Кристина, мы вспоминали библиотеку деда вашего, а у вас библиотека есть? Что там – в библиотеке? Что сын там будет почитывать?
К.А-К.: Детского у него полно, конечно. Но у него все-таки больше сейчас акцент на рисование и на музыку. У нас с музыкой все связаны так или иначе. Мой прапрадед в кирхе на органе играл. Может быть, ему вот это будет нравиться, посмотрим. В большей степени [сейчас] у меня все-таки научные книги, связанные с политологией, с историей.
Хочется, чтобы погружение в книгу "Триста сарматов" было для читателя погружением в историю. Вообще, стихи лучше читать вечером, когда тихо, спокойно, и полное будет 3D-погружение в эпоху.
Н.С.: Книги где-то можно найти?
К.А-К.: В библиотеках. Книга переводов "Пятьдесят пять историй одного толмача" в Оренбурге была издана, поэтому по библиотекам Оренбургской области разошлась. Когда были презентации, я оставила экземпляр в Национальной библиотеке им. Ахмет-Заки Валиди. "Триста сарматов" должны быть [по библиотечной рассылке].
Н.С.: А на электронных ресурсах?
К.А-К.: Я не выкладывала. Как правило, стихи можно найти по подборкам, то есть практически все они выходили, – так скажем, временем проверены. [Оренбург выложил на электронном ресурсе книгу переводов - прим.].
